Великий актер именно благодаря гриму, парику или накладному носу обретает собственный облик.

Я видел великих актеров, играющих самих себя. И понял, как ничтожны были бы они, не будь они такими великими.

Валаамова ослица говорила человеческим голосом. А почему бы некоторым актерам не последовать ее примеру?

Самая кровавая трагедия — это когда кровь захлестывает зрителей.

Старайтесь разминуться с целью на безопасном расстоянии.

Эксплуатация человека человеком? Выходит, человечная.

Некоторые больны гипертрофией политических желез.

Гамлет должен бы уже стать Крезом. За эти несколько веков кто только не добавлял свой грошик к его монологу.

Каждый зритель приносит в театр собственную акустику.

Прирожденный актер, оставив сцену, до конца жизни играет уже только человека.

Актеры, сыграв роль, уходят со сцены. В театре.

Как часто мы играем комедию без всякой надежды на аплодисменты.

Родиться греческой трагедии было проще простого — при таком-то несдержанном хоре.

Лишь вечный голод поэтов способен насытить литературу.

Решающую роль в этой пьесе играет политика. И проваливает ее.

Некоторые писатели напоминают мне тех берлинских дамочек, что пристают ночью на улице к мужчинам, мурлыкая, как кошки: „Я такая хищная…“

Родившийся классиком не умирает. О нем забывают.

Величайшие произведения гениальных творцов умещаются в сердце человека. Поделкам халтурщиков мало места на гигантских сценах.

Странно, „философии отчаяния“ больше всего боятся оптимисты.

Этот писатель совершенно по-новому и оригинально сказал: „Хочу пи-пи“.

Сатирики, избавляйтесь от слов, пусть говорят цифры!

Натурализм в некоторых театрах просто невероятный! Даже портянками несет со сцены. Вот только люди ненастоящие.

Опера еще не использовала всех своих возможностей, ибо нет такой глупости, которую нельзя было бы воспеть.

Из сферы сатиры изъяты вещи, которые смешны сами по себе.

В зеркале речи частенько отражаются голые человеческие гениталии.

Изрек покойник: „Не был я экзистенциалистом“.

Правило: актеру-заике нельзя играть заику.

Порой создается впечатление, что дела богов и людей в руках кого-то третьего.

Два черных характера, а какие разные краски!

Вот это искусство! Столько персонажей на сцене говорят, говорят, говорят о том, что автору нечего сказать.

Некролог был бы великолепной визитной карточкой!

Наивысший разряд клаки: те, которым платят за то, что они не аплодируют.

Название: „Шесть героев удирают от автора“.

Когда же мы, стремясь к предельной утонченности, сможем увидеть мир свежим взглядом троглодита?

Путь совершенствования искусства — отстранение. Но не его творцов.

Человек в своей жизни играет всего лишь крохотный эпизод.

Исторические материалы должны быть легковоспламеняющимися.

С Сократом на брудершафт пьют цикуту.

Его прикончили памятником.

А может, так: поединок двух Гамлетов — кому из них быть, а кому не быть.

Расстановка сил производится не эстетами.

Сено в головах некоторых поэтов, похоже, по вкусу Пегасу.

Выдержало испытание временем? Уточнить, каким!

Положительных героев вовсе не надо создавать, их достаточно назначить.

Дидактическое искусство — это и то, которое отучает думать.

Мудрые мысли выскакивают из головы, как Афина Паллада, прекрасные — из пены, как Афродита.

Страшней всего личные дела людей несуществующих.

То, что один поэт говорит о другом, можно сказать и не будучи поэтом.

Люди растут и расшибаются в лепешку, споря, кто выше.

Бессмертный писатель умирает в своих эпигонах.

О нем можно писать только в отрицательных суперлативах.

Ах, если бы к жизненным неудобствам относилась и узость мысли!

В иных источниках вдохновения Музы моют ноги.

Увенчивайте чело только тех, у кого оно есть.

А казалось бы, нет ничего восприимчивей, чем пустоголовая публика!

Когда слово становится плотью, оно перестает быть литературой.

Похоже, я — мастер юмора положений. Безвыходных.

Как распознать историческую бурю? Закончившись, она еще долго ломает кости.

Глубину можно имитировать окраской.

Кто нашел эхо, тот повторяется.

Стремись к лаврам! Но не с чужой головы.

И пусть он будет показателем, сколько населения приходится на одну голову.

Художник, не изобразивший жалкого правителя героем, отнюдь не реалист.

Иногда стоишь над бездной, как перед рампой, и думаешь, что это просто публика куда-то провалилась.

Искусству, чтобы стать реалистическим, пришлось сперва деформировать человека.

Сойдем с дороги Правосудия! Оно слепо.

Иногда у написанного есть выбор: стать творением автора или творением искусства.

Человек тоже делится на сферы влияния разных персон.

Должны существовать ценники: за что стоит платить любую цену.

У меня ощущение, что я вечно играю драматические эпизоды в каком-то бесконечном фарсе.

Ах, если б можно было видеть жизнь, а не ситуации!

И мелким тварям удаются великие творения!

Каждый язык в данный момент должен творить такие каламбуры, какие необходимы его народу.

Успешнее всего оплодотворяет само себя бесполое искусство.

У актерского искусства только-только прорезываются зубы. Когда еще оно приблизится к нашему повседневному лицедейству.

Один-единственный штрих художника порой разделяет две эпохи в искусстве.

Как приятно вспоминать времена, в которые вспоминалось.

Все уже открыто, лишь в окрестностях банальности есть еще неведомые земли.

Можно ли силой создавать гениальные произведения? Да, нужно только обладать этой силой.

Порой промежуток между прошедшим и будущим неплохо бы пережить в какомнибудь заменяющем грамматическом времени.

Все люди — актеры, но где взять для них репертуар?

Иные ступени карьеры ведут на виселицу.

И вечность раньше была постоянней.

Бездарность восполняет бесхарактерностью.

Поэты — как дети: когда сидят за письменным столом, то ногами не достают до земли.

Произведение говорит само за себя, если есть кому.

У свободы извращенные склонности: она отдается своим врагам.

Отзвук? Нужно попасть соответствующему человеку в соответствующее место.

Поэт ловит в потоке, который протекает через него.

Стоит мне подумать, что, может быть, сейчас в гермафродите разыгрывается драма Ромео и Джульетты, меня охватывает страх, как бы эту ситуацию не подглядели молодые драматурги.

Не ужимайтесь до ограниченности!

Головы у поэтов должны отрастать, как у гидры, тогда, может, они будут способны что-нибудь выдумать.

Когда человечеству везет, преступление сублимируется в искусство.

Выдал себя: здороваясь, приподнимал лавровый венок, как шляпу.

Он — вечно иной, поэтому ему можно повторяться.

Будь сентиментальным. Это позволит тебе даже былые трагедии вспоминать с умилением.

Порой нужна грубость, чтобы выказать свою утонченность.

Некоторые достигают глубины, чтобы пускать оттуда маленькие пузырьки.

Поэт с подозрением поглядывает на свои слова: какое из них будет украшать его надгробие?

У иных шутовских бубенчиков фальшивое звучание.

Напал. И к тому же на мысль.