Жизнь — это короткий вдох между вопросом: „Ну когда же придет мое время?“ и восклицанием: „Ах, как быстро оно пролетело!“

Достаточно прожить Вечность, чтобы убедиться в том, что и она, в сущности, лишь мгновение.

Временами и ноль кажется осью, вокруг которой обращается мир чисел.

Прогресс: дед охотился за скальпами, внук охотится за мозгами.

Отличие человека от водопада состоит в том, что степень его величия не определяется высотой его падения.

Не стоит ожидать королевского великодушия от пешки, вышедшей в ферзи.

Иногда и мозговые извилины, пусть их всего одна-две, могут стать надежными заградительными рвами на пути кавалерии острот.

Многим бы хотелось покрасоваться на поверхности, хотя бы и в виде пузыря.

Жития святых — старинный вид жизнеописаний, ныне усиленно возрождаемый под видом автобиографий и мемуаров.

Приспособленец подобен дырявому парусу. Устанавливается по любому ветру и легко пропускает его сквозь себя.

Плагиатор — коллективист по натуре. За письменным столом ему присуще чувство локтя.

Ремесленник и крик чужой души возьмется положить на ноты.

Впечатление от диалога сторонников крайних мнений можно было выразить одним словом: Взаимоневменяемость.

Свобода прессы — старинный двигатель прогресса. Поэтому неудивительно, что этот двигатель временами ревет, стучит, грохочет и нещадно дымит.

Всякую теорию можно превратить если не в догму, то в дойную корову демагогов.

Книга мемуаров подобна закладному камню в основание посмертного монумента.

Пример ложного рыцарства: чем больше избитых истин, тем больше их верных сторонников.

От великого до смешного примерно такое же расстояние, как от исторической личности до анекдотической фигуры.

Нет ничего более нелепого, чем торопливый ювелир, суетливый хирург и пронырливый литератор.

История новейшего времени наглядно свидетельствует — три понятия уже сегодня могут быть отнесены к числу безнадежно устаревших: паровой локомотив, ламповый телевизор и политическая мораль.

Ум редко склонен к саморекламе, глупость же всегда отыщет способ заявить о себе.

Истинная мудрость одинаково далека и от плоского здравомыслия, и от пошлого зубоскальства.

Иные расторопные умельцы ухитряются и на голой правде хорошо погреть руки.

Нередко одни неприступные стены сносят лишь затем, чтобы из их обломков возвести другие — еще более неприступные.

Зачем лезть в карман тому, кто готов показать себя в неприкрытом виде?

Клеветник подобен осьминогу. У него всегда наготове чернильная бомба.

Лауреат, почивший на лаврах, скончался, как и жил — во сне.

Большая книга — как большой корабль — без балласта не обходится.

Пегас — требующий жертв свирепый единорог, кем-то в шутку прозванный крылатым конем вдохновения.

Иногда и краткость — не более чем сводная сестра таланта.

Так можно ли сидеть между двух стульев, если известно, что оба они — электрические?

Иной ради минутной выгоды готов и замок из слоновой кости пустить на бильярдные шары.

Если эпиграф к роману стоит больше самого романа, не справедливее ли и гонорар за книгу выплачивать автору эпиграфа?

Трудно отыскать замену человеку толковому. Отличительная особенность глупцов — их полная взаимозаменяемость.

Нет сомнений — в эпоху повальной феминизации, маскулинизации и женской тяжелой атлетики оставаться по-настоящему женственной способна лишь воистину мужественная женщина.

Нередко наиболее полно открываются потомкам истинные затворники.

Вид черни удручает. Вид черни, облеченной властью, внушает отчаяние.

Обмен мнениями заслуженного литератора с его молодыми собратьями напоминал нечаянную встречу на шоссе самоходной гаубицы с командой велосипедистов.

Слова. Бывают печатные, непечатные и припечатывающие.

Сочинитель многословный. Подобен незадачливому стрелку. Тот, кто промахивается пулей, промахнется и дробью.

Похоже — бороться с глупостью — столь же безнадежное занятие, как сражаться с космической пустотой. Она берется ниоткуда и не исчезнет никогда.

Что переживет все геологические эры, природные катаклизмы, революционные потрясения и социальные новации? Самоупоенная посредственность.

Жизненный опыт подобен бумерангу. Он приносит пользу лишь тому, кто умеет им воспользоваться.

Писательство — один из самых изощренных способов пожизненного самоистязания.

Циничный лишен воображения. Поэтому приписывает окружающим лишь те свойства души, которыми наделен сам.

Тому, кто опасается сойти с ума, вовсе не обязательно всю жизнь ходить по струнке.

Он так страстно возжелал однажды утром проснуться знаменитым, что совершенно утратил сон.

Нет таких сложных вопросов, терзающих мудреца, на которые глупец не вызвался бы отыскать простой ответ.

Афоризмы — это невесомые лепестки сусального золота, которыми время от времени подновляют сияющий купол древнего храма литературы.

Литератор Н. — это айсберг наоборот. Все на поверхности и ничего в глубине.

Постмодернизм — это тяжкий похмельный синдром после роскошного пиршества золотого века классической литературы.

Тот, кто окончательно поддается беспросветно-черному настроению, выкидывает белый флаг безоговорочной капитуляции.

И на телеге уедешь дальше, чём на деревянном автомобиле, сложенном из обломков телеги.

Иные издания подобны розгам — обжигают, но не греют.

Их бесконечные затеи напоминают наложниц из гарема дряхлого султана. Каждая тщетно ждет своего часа.

Если больше нечем, дорожите своими заблуждениями. Может быть хоть так проявите свою индивидуальность.

Критика испепеляющая — лучший способ разжечь огонек интереса к подвергнутому публичной экзекуции.

Хоть завтра займусь благотворительностью. Извольте лишь сперва проявить хоть немного благотворительности по отношению к самому себе.

Если без конца топтаться на месте, то и строевой шаг может показаться избавлением.

Тот, кто окончательно поддается беспросветно-черному настроению, выкидывает белый флаг безоговорочной капитуляции.

Я — последняя буква в алфавите, но первая в любом серьезном деле.

Графомания имеет такое же отношение к литературе, как урчание пустого желудка к оперному пению.

Завистнику трудно признать чье-либо превосходство, но еще труднее простить его.

Острая сатира — ложе, усеянное гвоздями. Не тревожит лишь закаленных отшельников и тех, у кого от рождения дубленая кожа.

Можно сочинить и план, и сценарий собственной жизни. Нужно лишь иметь в виду, что судьба — это такой режиссер-постановщик, который признает лишь собственные сценарии.

Литературная профессия ведущий теоретик хорошего вкуса.

Куда проще сделаться суперменом, чем всегда быть человеком.

Своего рода талант — не быть талантливым и не страдать от этого.

Написал роман в афоризмах, а его тут же растащили на эпиграфы.

Престарелому мяснику, выбившемуся в парламентарии, и на политической карте страны виделась лишь схема разделки мясной туши.

У того, кого бьют, есть три выхода: смириться, восстать или присоединиться к тому, в чьих руках плеть.

Политика — это бокс, в котором нокаутирующие удары достаются публике.

И все-таки очевидные пороки общества потребления куда приятнее порицать сидя за искусно сервированным столом.

Как можно требовать рекорда по плаванию от того, кого целую жизнь продержали в выжженной пустыне?

Нет предела падению? Позвольте, разве это сказано не в нашем веке?

Расстояние от улыбки до отчаяния порой не больше, чем от любви до ненависти.

Для капитанов экономики едва ли подходит боевой клич моряков: „Стоять до опрокидывания!“

Хорошая голова — как лоток золотоискателя. Пропускает воду и песок, задерживает золотые крупинки и не забивается речной тиной.

Парламентаризм — это кратчайший путь к процветанию… парламентариев.

После критического разбора от книги остался пух и прах. Но ведь пух — с крыльев Пегаса, а прах — с его копыт.

Очищенные от скорлупы орехи ценятся куда выше, чем неочищенные. Отчего же не так с прозой афористичной и прозой многостраничной?

Ностальгическая поговорка: „Посмотрит — рублем подарит!“ О где же ты, полновесный золотой рубль!

Литератор! Издавайся самым малым тиражом. Лишь в этом случае твоя книга наверняка станет библиографической редкостью.

Глупость имеет то преимущество, что прекрасно обходится без зеркала.

Годовалый воробей — почти старик. Годовалый орел — почти младенец. Вот и почти вся разница… Ну разве что еще высота полета.

Далеко ли уедешь, если вместо дорожных знаков — сплошные знаки препинания?

Для искусства не слишком усердный талант — потеря. Деятельная бездарность — бедствие.

Пусть взгляды будут тверды, но не настолько, чтобы об них разбивались все разумные доводы.

Афоризм — это высший пилотаж изящной словесности, что, впрочем, мало отражается на размере гонорара.

Аберрация, амбивалентность. Специальные термины, без которых не обходится ни один солидный литературоведческий трактат.

Баталии словесные. Хотя баталии словесные и обходятся без кровопролития, но не обходятся без жертв.

Веяния противоположные. Сегодня противоположные веяния — гигантомания и миниатюризация заметны не только в технике, но и в литературе.

Графоман — сочинитель, до конца дней своих обреченный оставаться единственным почитателем собственного творчества.

Группы литературные — сплоченные неформальные объединения, в которых не первый год торжествуют принципы коллективного и семейного подряда.

Дебют — последнее утешение обласканных Музой пенсионеров.

Когда наглость — второе счастье, первого быть не может.

Литератор профессиональный — род занятий, обещающий, по прогнозам футурологов, стать в нашей стране наиболее массовым.

Литература производственная — зрелый плод конвейерного способа труда.

Натурализм крайний. Еще вчера робкий ручеек, превратившийся сегодня в бурную реку с названием Чернуха.

Как жаль, что в литераторской армии не присваивают званий и не вручают эполет. Где бы еще увидел армию без единого рядового?