Абсурдно устанавливать строгие правила того, что следует читать, а что нет. Добрая половина современной культуры зиждется на том, чего читать не следует.

— А вам не кажется, что это значит — искушать провидение?
— Ах, его уже столько раз искушали. Оно уж, наверно, привыкло.

Актер — вот критик драмы. Музыкальный критик — это певец, или скрипач, или флейтист.

Американец — это Дон Кихот здравого смысла, ибо практичен до такой степени, что совершенно оторван от действительности.

Американок утомляют долгие заезды, но в скачках с препятствиями они великолепны.

Америка — рай для женщин. Вот почему, как в свое время Ева, они стремятся поскорей оттуда вырваться.

Америку много раз открывали до Колумба, но никому об этом не рассказывали.

Англичане обладают волшебным даром превращать вино в воду.

Англия не станет цивилизованной до той поры, пока список ее колоний не пополнится Утопией. Обменять кое-какие из подвластных ей территорий на эту страну было бы куда как выгодно. Нам нужны непрактичные люди, умеющие заглянуть за пределы наличествующего и поразмыслить над тем, что не ограничено сегодняшним днем.

Англия — родина лицемеров.

Атеизм нуждается в религии ничуть не меньше, чем вера.

Бальзак не больше реалист, чем был Гольбейн. Он созидал жизнь, а не воспроизводил ее.

Бедные рецензенты оказываются в положении репортеров при полицейском участке, расположившемся в стане литературы, и вынуждены информировать о новых преступлениях рецидивистов от искусства.

Благие намерения — это чеки, которые люди выписывают на банк, где у них нет текущего счета.

Благотворительность — последнее прибежище для тех, кто любит допекать своих ближних.

Об английском критике Максе Бирбоме:
Боги наделили Макса даром вечной старости.

Большинство браков распадается в наше время прежде всего из-за здравого смысла мужа. В самом деле, как может женщина быть счастлива с мужчиной, который считает ее абсолютно разумным существом?

Большинство из нас — это не мы. Наши мысли — это чужие суждения; наша жизнь — мимикрия; наши страсти — цитата!

Большинство людей терпят банкротство потому, что вкладывают слишком крупный капитал в прозу жизни. Разориться на поэзии по крайней мере почетно.

Большинству наших современных портретистов суждено полное забвение. Они никогда не передают того, что видят. Передают они то, что видит публика, а публика не видит ровным счетом ничего.

Брак вреден для здоровья мужчины. Это такая же пагубная привычка, как и курение сигарет, только намного дороже.

Бывать в обществе просто скучно. А быть вне общества — уже трагедия.

Было бы ошибочно думать, что страсть, испытываемая при творчестве, может найти полное выражение в созданном произведении. Искусство гораздо отвлеченнее, чем мы думаем. Форма и краски говорят нам о форме и красках, и только.

— Былое уважение к юности быстро отмирает. Какое-либо влияние на маму я утратила уже в трехлетнем возрасте.

— Быть естественной очень трудная поза — долго не выдержишь!

Быть естественным — это поза, и самая ненавистная людям поза!

Быть хорошим человеком значит быть в согласии с самим собой. Разлад — необходимость быть в согласии с другими.

В Америке, в Скалистых горах, я видел единственный разумный метод художественной критики. В баре над пианино висела табличка: „Не стреляйте в пианиста — он делает все, что может“.

В Америке молодежь всегда готова поделиться со старшими всеми запасами своей неопытности.

В Америке молодые люди не жалеют сил для воспитания своих родителей, стараясь, чтобы те, хоть на старость лет, получили необходимые представления о современной жизни.

В Америке президент правит четыре года, а журналисты — бессрочно.

В Англии, если человек не может по крайней мере два раза в неделю разглагольствовать о нравственности перед обширной и вполне безнравственной аудиторией, политическое поприще для него закрыто. В смысле профессии ему остается только ботаника или церковь.

В близкие друзья я выбираю себе людей красивых, в приятели — людей с хорошей репутацией, врагов завожу только умных.

В браке три человека — компания, двое — нет.

— В вас есть одно, что мне всегда нравится.
— Только одно? А у меня так много недостатков.

В делах первостепенной важности самое главное — стиль, а не искренность.

В деревне всякий может быть праведником. Там нет никаких соблазнов. Приобщиться к цивилизации — дело весьма нелегкое. Для этого есть два пути: культура или так называемый разврат. А деревенским жителям то и другое недоступно. Вот они и закоснели в добродетели.

В доступности развода заключено хотя бы то достоинство, что это привносит в брачный союз новый элемент романтической зыбкости. Когда пара до конца жизни связана узами брака, сколь часто обходительность становится чистым излишеством, а галантность и вовсе ничего не значит.

Великая страсть — единственное, на что способны нетрудящиеся классы.

Великодушие не заразно.

Величайшие события в мире — это те, которые происходят в мозгу у человека.

Вера не становится истиной только потому, что кто-то за нее умирает.

Верить можно только тем портретам, на которых почти не видно модели, зато очень хорошо виден художник.

Верность! Когда-нибудь я займусь анализом этого чувства. В нем — жадность собственника. Многое мы охотно бросили бы, если бы не боязнь, что кто-нибудь другой это подберет.

Весь мир — театр, но труппа никуда не годится.

Вещь, существующая в природе, становится гораздо красивее, если она напоминает предмет искусства, но предмет искусства не становится по-настоящему прекрасным от сходства с вещью, существующей в природе.

В жизни есть только две настоящие трагедии: одна — когда не получаешь того, чего хочешь, а вторая — когда получаешь.

В жизни нет ничего сложного. Это мы сложны. Жизнь — простая штука, и в ней что проще, тем правильнее.

О Чарлзе Диккенсе:
В искусстве Диккенса столь мало здравого смысла, что он не способен даже на сатиру, его подлинная стихия — карикатура.

В искусстве, как и в политике, деды всегда не правы.

В истины веры верят не потому, что они разумны, а потому, что их часто повторяют.

В книжках общедоступных серий принято излагать общедоступные взгляды, и дешевая критика извинительна в дешевых изданиях.

В Лондоне слишком много женщин, которые верят своим мужьям. Их сразу можно узнать — у них такой несчастный вид.

В Лондоне слишком много туманов и серьезных людей То ли туманы порождают серьезных людей, то ли наоборот — понять трудно, но и те и другие действуют мне на нервы.

В любви есть некоторая романтика, в помолвке — никакой, ведь помолвка большей частью кончается свадьбой.

Влюбленность начинается с того, что человек обманывает себя, а кончается тем, что он обманывает другого.

В наш век газеты пытаются заставить публику судить о скульпторе не по его скульптурам, а по тому, как он относится к жене; о художнике — по размеру его доходов, и о поэте — по цвету его галстука.

В наш век люди слишком много читают, чтобы быть мудрыми, и слишком много думают, чтобы быть красивыми.

В наш век миром правят личности, а не идеи.

В наше время быть понятым значит попасть впросак.

В наше время все порядочные люди женятся. Холостяки больше не в моде. Дискредитированная публика. О них слишком много известно.

В наше время ничто не производит такого благоприятного впечатления на слушателей, как хорошее, совершенно затертое общее место. Все вдруг ощущают некое родство душ.

В наше время у каждого великого человека есть ученики, причем его биографию всегда пишет Иуда.

В наши дни большинство людей умирает от ползучей формы рабского благоразумия, и все слишком поздно спохватываются, что единственное, о чем никогда не пожалеешь, это наши ошибки и заблуждения.

В наш уродливый и благоразумный век поэзия, живопись, музыка черпают вдохновение не из жизни, а друг у друга.

Во всем Лондоне есть только пять женщин, с которыми стоит поговорить, да и то двум из этих пяти не место в приличном обществе.

Во всеобщем сочувствии к страданиям есть нечто в высшей степени нездоровое. Сочувствовать надо красоте, ярким краскам и радостям жизни. Девятнадцатый век пришел к банкротству из-за того, что слишком щедро расточал сострадание.

Во всех пустяковых делах важен стиль, а не искренность. Во всех серьезных делах — тоже.

Возможно более точное описание того, что никогда не случилось, — неотъемлемая привилегия и специальность историка.

Воображение дано человеку, чтобы утешить его в том, чего у него нет, а чувство юмора — чтобы утешить тем, что у него есть.

Вообще-то родные — это бич божий, но они придают человеку известный вес.

Вообще-то я не люблю игры на открытом воздухе. За исключением домино. Я сыграл несколько партий в домино в кафе на парижских бульварах.

Вопросы никогда не бывают нескромными. В отличие от ответов.

В основе каждой сплетни лежит хорошо проверенная безнравственность.

Во фраке и белом галстуке каждый, даже биржевой маклер, может сойти за культурного человека.

В палате общин едва ли найдется хоть один человек, на которого художнику стоило бы расходовать краски. Правда, многие из них нуждаются в побелке.

В Париже такие истории создают человеку известность, но в Лондоне у людей еще так много предрассудков. Здесь никак не следует начинать свою историю со скандала. Скандалы приберегают на старость, когда бывает нужно подогреть интерес к себе.

В пародии нужны легкость, воображение и, как ни странно, любовь к пародируемому поэту. Его могут пародировать только его ученики — и никто больше.

В поведении людей, которых разлюбили, всегда есть что-то нелепое.

Врагов у него нет — не такой уж он выдающийся человек.

Время — потеря денег.

В России нет ничего невозможного, кроме реформ.

В свое оправдание журналистика может сослаться на великий дарвиновский закон выживания зауряднейшего.

Все американки хорошо одеваются. Они заказывают свои туалеты в Париже.

Все американские девушки обладают исключительным шармом, секрет которого в их неспособности говорить серьезно с кем-либо, кроме своего парикмахера, и думать серьезно о чем-либо, кроме развлечений.

Все великие идеи опасны.

Все великие личности рано или поздно обречены оказаться на уровне их биографов.

Всегда приятно не прийти туда, где тебя ждут.

Все женщины похожи на своих матерей, и в этом их трагедия, но ни один мужчина не похож на свою мать, и в этом тоже его трагедия.

Все можно пережить, кроме смерти, и люди все вам готовы простить, кроме незапятнанной репутации.

— Все мужчины — чудовища. Женщинам остается одно — кормить их получше.

Все мы барахтаемся в грязи, но иные из нас глядят на звезды.

Все мы готовы верить в других по той простой причине, что боимся за себя. В основе оптимизма лежит чистейший страх.

Все мы сейчас обеднели, так что комплименты — единственное подношение, какое мы можем себе позволить.

Все называют опытом собственные ошибки.

Все обаятельные люди испорченны. В этом и кроется секрет их привлекательности.

Все прекрасное принадлежит одной и той же эпохе.

Все решительно неспособные чему бы то ни было учиться взялись поучать — вот чем увенчалась наша страсть к образованию.

Все сочувствуют несчастьям своих друзей и лишь немногие радуются их успехам.

Все хорошие шляпы создаются из ничего — как и все хорошие репутации.

В современном мире ничто не производит столь благоприятного впечатления, как бесцветность. Она сближает.

В старые добрые времена книги писали писатели, а читали все; теперь же книги пишут все, но не читает никто.

Всякая мысль безнравственна. Ее суть в разрушении. Ничто не может перенести воздействия мысли.

Всякий, кому довелось пожить среди бедных, подтвердит, что братство людское не пустая выдумка поэтов, а самая гнетущая и гнусная реальность; и ежели писатель обязательно стремится познать нравы высшего общества, он мог бы с тем же успехом постичь их, изобразив торговок спичками или разносчиков фруктов.

Всякий портрет, написанный с любовью, — это, в сущности, портрет самого художника, а не того, кто ему позировал. Не его, а самого себя раскрывает на полотне художник.

Всякое влияние вредно, но благотворное влияние хуже всего на свете.

Всякое искусство совершенно бесполезно.

Всякое преступление вульгарно, точно так же как всякая вульгарность — преступление.

Вся скверная поэзия порождена искренним чувством. Быть естественным — значит быть очевидным, а быть очевидным — значит быть нехудожественным.

Вульгарность — это просто-напросто поведение других людей. Другие — вообще кошмарная публика. Единственное хорошее общество — это ты сам.

В храме все должны быть серьезны, кроме того, кому поклоняются.

В чем разница между литературой и журналистикой? Журналистика нечитабельна, а литература не читается — вот и вся разница.

Выбирать врагов нужно так же тщательно, как и друзей.

— Вы всегда понимаете то, что говорите?
— Да, если внимательно слушаю.

Вы его знаете? Я знаю его так хорошо, что не разговариваю с ним уже десять лет.

— Вы не мастер говорить комплименты. Боюсь, что жена не поощряет вас в этой полезной привычке. Это с ее стороны большая ошибка. Когда мужчина перестает говорить приятные слова, у него и мысли меняются соответственно.

— Вы совершенно в этом уверены?
— Совершенно уверен.
— Ну, в таком случае это только иллюзия. Как раз того, во что твердо веришь, в действительности не существует. Такова фатальная участь веры, и этому же учит нас любовь.

Высокообразованный, сведущий человек — вот современный идеал. А мозг такого высокообразованного человека — это нечто страшное! Он подобен лавке антиквария, набитой всяким пыльным старьем, где каждая вещь оценена гораздо выше своей настоящей стоимости.

— Вы только и делаете, что ставите историю с ног на голову.
— В том и состоит наша единственная обязанность перед историей.

В Южных штатах сильна ностальгия по временам до Гражданской войны. „Какая прекрасная сегодня луна!“ — заметил я джентльмену, стоявшему рядом со мной. „Да, — отозвался он, — но если бы вы видели ее до войны…“

Генеалог: человек, который прослеживает ваше родословное дерево настолько далеко вглубь, насколько у вас хватает денег.

О Геродоте, „отце истории“:
    Геродот, вопреки мелким и низким посягательствам современных педантов, ищущих подтверждения фактам, излагаемым в его истории, может быть по праву назван Отцом Лжи.

Главное назначение природы, видимо, в том, чтобы иллюстрировать строки поэтов.

Главный вред брака в том, что он вытравливает из человека эгоизм. А люди неэгоистичные бесцветны, они утрачивают свою индивидуальность.

Главный недостаток американских девушек — их матери.

Глупых американцев в природе не существует. В Америке дураку хода нет. Даже от чистильщика сапог американцы требуют сообразительности, и в этом они преуспели.

Говорят, в Америке экспорт свинины самое прибыльное дело. Выгоднее его только политика.

О Шекспире:
Городская жизнь воспитывает и совершенствует все наиболее цивилизованное в человеке. Шекспир, пока не приехал в Лондон, не написал ничего, кроме скверных памфлетов, и не написал ни строчки, когда навсегда покинул Лондон.

Господь, создавая человека, несколько переоценил свои силы.

Грубый торгашеский дух Америки, ее равнодушие к поэтической стороне бытия, — все это целиком и полностью результат того, что своим национальным героем страна признала человека, который, по собственному его признанию, был неспособен ко лжи.

Даже самые благородные мужчины до чрезвычайности подвержены женским чарам. Новая история, как и древняя, дает тому множество плачевных примеров. Если бы это было иначе, то историю было бы невозможно читать.

Даже с самыми дурными привычками трудно бывает расстаться. Пожалуй, труднее всего именно с дурными. Они — такая существенная часть нашего „я“.

Девятнадцатый век, каким мы его знаем, изобретен Бальзаком. Мы просто выполняем, с примечаниями и ненужными добавлениями, каприз или фантазию творческого ума великого романиста.

Действительно беспристрастное мнение мы высказываем лишь о том, что не представляет для нас никакого интереса, и именно поэтому беспристрастное мнение в свою очередь не представляет решительно никакой ценности.

Действительность всегда видится мне сквозь дымку из слов. Я пожертвую достоверностью ради удачной фразы и готов поступиться истиной ради хорошего афоризма.

Действуя, человек уподобляется марионетке. Описывая, он становится поэтом.

Дешевые издания великих книг всегда кстати, но дешевые версии великих людей достойны презрения.

Деяния — последнее прибежище людей, которые не умеют мечтать.

О Джеймсе Уистлере:
Джеймс Уистлер — один из величайших мастеров живописи; таково мое мнение. И должен добавить, что мистер Уистлер полностью разделяет это мнение.

Джентльмен — это человек, который никогда не оскорбит ближнего без намерения.

Для критика произведение искусства — это лишь повод для создания своего собственного произведения, которое вовсе не обязательно имеет отношение к критикуемой книге.

Для подлинной интерпретации абсолютно необходима собственная личность.

Для сохранения здоровых отношений в семье, отца не должно быть ни видно, ни слышно.

Для философа женщины являют собой триумф материи над духом, а мужчины — триумф духа над моралью.

Должен сознаться, что родственники вызывают у меня живейшее отвращение. Происходит это, видимо, оттого, что невозможно переносить, когда у других такие же недостатки, как у тебя.

Дорога к истине вымощена парадоксами. Чтобы постигнуть Действительность, надо видеть, как она балансирует на канате.

До тех пор, пока война считается порочной, она сохранит свое очарование; вот когда ее сочтут пошлой, она перестанет быть популярной.

Дружба между мужчиной и женщиной — вещь невозможная; между ними может быть страсть, вражда, обожание, любовь, но только не дружба.

Дружба трагичнее любви — она умирает гораздо дольше.

Думать о себе не есть эгоизм. Тот, кто не думает о себе, вообще не способен мыслить. Но крайне эгоистично требовать от ближнего мыслей и суждений, подобных своим. Зачем? Если тот способен мыслить, скорее всего он мыслит иначе. Если не способен, недопустимо требовать от него проблеска мысли.

Душа есть только у искусства, а у человека ее нет.

Душа рождается старой и постепенно молодеет. Это комедийная сторона жизни. Тело же рождается молодым и постепенно стареет. А это сторона трагедийная.